+7 (495) 984-97-87 / tender@galeria.ru

Ум ЖУРБИНА

12.12.2014

Ум ЖУРБИНА

У каждого из нас своя история музыки.
Для меня она началась в городской библиотеке, где в отдельной комнате можно было слушать собрание пластинок.
Под скрип иглы пробивалась и завораживала вальсовая мелодия Шопена или его ноктюрн.

А еще отец подарил 48 фуг и прелюдий Баха в исполнении Татьяны Николаевой. Большую увесистую коробку из десятка пластинок я волок, в предвкушении неведомого, домой. А еще журнал Кругозор с пластмассовым вкладышем, на одном обороте которого живой Ленин провожал красноармейцев на фронт глухой, но пламенной речью. А на другой - Бэлла Руденко взмывала к небесам в концерте Глиэра для голоса с оркестром.
И конечно, черно-белый экран (но, если наклеить разноцветную липучку - он становился цветным), так вот, этот экран в наш двадцатитысячный Кагул на самом юго-западе СССР впускал в дом, точнее, делал тебя зрителем премьеры 14-й симфонии Шостаковича. Тяжело ступая, поддерживаемый сыном-дирижером, Дмитрий Дмитриевич выходил на последний поклон.
Или обворожительная премьера Кармен - сюиты Бизе - Щедрина с взлетающим над пюпитром Темиркановым.
Ах, все телевидение тогда было каналом Культура - без рекламы и садомазо-сериалов.
А еще была музыкальная школа - и, надо же, по классу скрипки. И куда меня не приняли
- Ну нет у вашего сына абсолютного слуха для струнных,- оправдываясь, испуганно бубнил директор-цыган. - Вот, если б аккордеон или ну фортепиано.
Но отец, авторитетно, все-таки, директор винзавода, его срезал: он сюда не слушать пришел, а играть.
И я, конечно, заиграл! Но как мучительно, под пинки учителя пытался попасть в ноту и не попадал. И в тарафе под окрик: "Вова!!! Не касайся струн!" - грациозно и бесшумно двигал локтем - не задеть бы.
Душой отдыхал на музыковедении. Какая звучная, вкусная, сладкая гармония в этих словах: "Бельканто", "фортиссимо", "адажио". О, обворожительный лексикон - конгениальный музыке!
Да, у каждого из нас своя история музыки. Но единицы, уникумы могут, нет, способны разговаривать с классикой, говорить о классике,
Светлая память Святославу Игоревичу Бэлзе.
Нет сейчас иного, кто мог бы встать между гениальными творениями и слушателем.
Я лично не знаю.
Только Александр Борисович. Андронников нашего времени.
И творец музыки, ее демиург, и апостол.
Я прочел его письма гениям ушедшим - жанр, открытый мне Журбиным.
Интонация удивительная, неповторимая.
"Дорогой Ленни", - обращается он к Бернстайну. И нет в этом наглости или дерзкого похлопывания по плечу. Журбин находит только ему выданную и позволенную интонацию, которая сближает, утепляет образ гения.
Его послания, его диалоги с Шекспиром, Томасом Манном и, конечно, с Шостаковичем, Рахманиновым детективны и умны. Одновременно.
Прочтите эти письма, кои обязаны быть отдельной главой в переиздании.
Я прочел и решил для себя: вот мудрец, имеющий право на свою историю музыки.
Родилась книга, коей, уверен, суждена десятками переизданий долгая жизнь.
Иван Павлов в Нобелевской речи, кстати, прочитанной в голодном Петрограде 1918-го года, размышляет о русском уме.
Я призываю вас поразмыслить над умом Журбина, демонстрирующем чудеса переплетения, перекрещивания имен , концепций, стилей, аллюзий, коллажей, адаптаций.
Ни один интернет не заменит ум Журбина - он совершеннее, он спресованнее по информации и при этом легок, ироничен, восторжен и глубок. Как и его хозяин, как его послание нам: "МОЯ ИСТОРИЯ МУЗЫКИ". ПО ЖУРБИНУ.
От книги веет моцартианством, головокружительной эрудицией - текст увлекателен и прекрасен, как сам предмет размышлений автора.
Журбин создал свой стиль, слово, которое легко произносимо и уместно для чтения общего, семейного, объединяющего детей и родителей, поколения.
Браво, МАЭСТРО. Спасибо за сотворчество. Будем продолжать.
(Владимир Владимирович Пирожок)